![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
Экологическое движение, будучи, казалось бы, очевидно направленным на универсальное благо и общечеловеческий интерес, то и дело встречает непонимание, неодобрение или даже ненависть по двум комплексам причин.
Первая причина коренится в желании любой ценой мысленно отгородиться от собственного экологического неблагополучия и следующих из него угроз. Это реакция вытеснения из-за невозможности влиять на обстановку, подкреплённой реальной опасностью: во многих обществах защита окружающей среды требует не только времени и сил, но и реальной смелости - активизм сопряжен с риском нападений, арестов, тюремных сроков, пыток и убийств со стороны непосредственных загрязнителей и/или государства. В таких условиях многим выгоднее самовнушиться на тему того, что никакого особого риска для себя, родных и близких, родного края и планеты в целом "грязные" производства и добывающие комплексы не несут, что опекающие власти (и/или компании, пользующиеся их покровительством) всё делают правильно и понимают ситуацию лучше каких-то бегающих с плакатами и лезущих на буровые платформы смутьянов, что мир и социум и без того прекрасны, отрегулированы сами по себе и ни при каком раскладе не пойдут путём краха, не завершатся уничтожением среды обитания. В более, так сказать, философических (и более запущенных) случаях эти рассуждения оказываются закономерной частью мировоззрения: вред окружающей среде оказывается следствием фундаментальной ограниченности всех ресурсов, которые, мол, ни при каком раскладе нельзя превратить в неисчерпаемые или заменить на возобновляемые. А, значит, нефтяные разливы, сведённые леса, гибель редких видов - вечная и неизбежная "плата за цивилизованность", экологические же инициативы (особенно перешедшие на международный уровень) лишь побочный продукт соперничества государств за эти ограниченные ресурсы, позволяющий каким-то из них недобросовестными методами конкуренции оттирать от них остальных, а нежелание подчиняться выдуманным зарубежными угнетателями киотским протоколам и парижским договорам, доходящее до готовности превратить всю планету в один сплошной Дзержинск назло врагу - высокое проявление "национального суверенитета".
Вторая причина - в том, что, прогресс, оставаясь прогрессом, всё равно сплошь и рядом идёт по головам. В данном случае это проявляется в неравном отношении к экологизации экономики и по регионам, и по классам, что усугубляется привычными бедами современности - прогрессирующим расслоением и низким уровнем роста. Как и во времена луддизма, в прогрессе сплошь и рядом не заинтересованы и без того отнюдь не привилегированные страты - рабочий класс и население добывающих регионов в целом. Поскольку, условно говоря, на старом заводе господина Хёрста по выпуску паровых котлов требовалось пятьдесят тысяч пар рабочих рук, а на новой ультрамодной роботизированной фабрике господина Маска по выпуску фотовольтаики - только пять тысяч, да и то для половины вакансий требуется образование уровня MIT. Поскольку шахты закроют и людей оставят без работы в условном Йоркшире или Кентукки, а прибыли от развития ВИЭ потекут уже в условную Шотландию или Калифорнию. При этом перспектив для аналогичных успехов в бывших добывающих регионах при конкурентной капиталистической экономике нет или почти нет: отсутствует и производственная, и научная, и образовательная база, без масштабных инвестиций её не создать, но и при наличии их старым сырьевым областям будет тяжко соперничать с уже сложившимися районами высокотехнологичных ВИЭ-производств: удалённость от мировых коммуникаций (прежде всего морских), сплошь и рядом тяжёлые природные условия и прочее не оставят им шансов - но никакие объективные обстоятельства, увы, не защитят ни от экономических рисков, ни от социального расизма "прогрессивной" публики, которой только дай повод вытереть ноги о скучную, консервативную и нередко нетолерантную рабочую массу. Отсюда - негативное отношение к "зелёному вопросу", усугубление национального раскола, ну и протестное голосование за кандидатов, обещающих субсидии и нефтепроводы.
Первая причина - одно из самых отталкивающих, низменных и жалких проявлений "стокгольмского синдрома" и не заслуживает ничего, кроме глубочайшего презрения. Вторая причина - реальная проблема, требующая безоговорочного признания, а ее жертвы столь же безоговорочного сочувствия. Это для начала, чтобы было понятно, как к ней вообще подступиться, поскольку сейчас никакой ясности в этом вопросе нет.
Первая причина имеет в своей основе покорность авторитетам и отрицание собственной субъектности. Вторая - её осознание и готовность идти на отпор.
P. S. Естественно, частные ошибки, малоосуществимые программы, заблуждения энвайронменталистов, их отдельные недостойные высказывания и даже мутные истории типа экошантажа "причинами" антиэкологических настроений не являются - это только рационализации и поводы одной из двух вышеназванных причин. Поскольку при осознании безусловной ценности сохранения окружающей среды они вызвали бы вовсе не осуждение "зелёных" целиком, а желание поправить, переубедить, маргинализовать крайности и дурные отклонения или возглавить пошедший неверным курсом движ лично и целиком. Почему этого осознания у многих нет - см. выше.
Первая причина коренится в желании любой ценой мысленно отгородиться от собственного экологического неблагополучия и следующих из него угроз. Это реакция вытеснения из-за невозможности влиять на обстановку, подкреплённой реальной опасностью: во многих обществах защита окружающей среды требует не только времени и сил, но и реальной смелости - активизм сопряжен с риском нападений, арестов, тюремных сроков, пыток и убийств со стороны непосредственных загрязнителей и/или государства. В таких условиях многим выгоднее самовнушиться на тему того, что никакого особого риска для себя, родных и близких, родного края и планеты в целом "грязные" производства и добывающие комплексы не несут, что опекающие власти (и/или компании, пользующиеся их покровительством) всё делают правильно и понимают ситуацию лучше каких-то бегающих с плакатами и лезущих на буровые платформы смутьянов, что мир и социум и без того прекрасны, отрегулированы сами по себе и ни при каком раскладе не пойдут путём краха, не завершатся уничтожением среды обитания. В более, так сказать, философических (и более запущенных) случаях эти рассуждения оказываются закономерной частью мировоззрения: вред окружающей среде оказывается следствием фундаментальной ограниченности всех ресурсов, которые, мол, ни при каком раскладе нельзя превратить в неисчерпаемые или заменить на возобновляемые. А, значит, нефтяные разливы, сведённые леса, гибель редких видов - вечная и неизбежная "плата за цивилизованность", экологические же инициативы (особенно перешедшие на международный уровень) лишь побочный продукт соперничества государств за эти ограниченные ресурсы, позволяющий каким-то из них недобросовестными методами конкуренции оттирать от них остальных, а нежелание подчиняться выдуманным зарубежными угнетателями киотским протоколам и парижским договорам, доходящее до готовности превратить всю планету в один сплошной Дзержинск назло врагу - высокое проявление "национального суверенитета".
Вторая причина - в том, что, прогресс, оставаясь прогрессом, всё равно сплошь и рядом идёт по головам. В данном случае это проявляется в неравном отношении к экологизации экономики и по регионам, и по классам, что усугубляется привычными бедами современности - прогрессирующим расслоением и низким уровнем роста. Как и во времена луддизма, в прогрессе сплошь и рядом не заинтересованы и без того отнюдь не привилегированные страты - рабочий класс и население добывающих регионов в целом. Поскольку, условно говоря, на старом заводе господина Хёрста по выпуску паровых котлов требовалось пятьдесят тысяч пар рабочих рук, а на новой ультрамодной роботизированной фабрике господина Маска по выпуску фотовольтаики - только пять тысяч, да и то для половины вакансий требуется образование уровня MIT. Поскольку шахты закроют и людей оставят без работы в условном Йоркшире или Кентукки, а прибыли от развития ВИЭ потекут уже в условную Шотландию или Калифорнию. При этом перспектив для аналогичных успехов в бывших добывающих регионах при конкурентной капиталистической экономике нет или почти нет: отсутствует и производственная, и научная, и образовательная база, без масштабных инвестиций её не создать, но и при наличии их старым сырьевым областям будет тяжко соперничать с уже сложившимися районами высокотехнологичных ВИЭ-производств: удалённость от мировых коммуникаций (прежде всего морских), сплошь и рядом тяжёлые природные условия и прочее не оставят им шансов - но никакие объективные обстоятельства, увы, не защитят ни от экономических рисков, ни от социального расизма "прогрессивной" публики, которой только дай повод вытереть ноги о скучную, консервативную и нередко нетолерантную рабочую массу. Отсюда - негативное отношение к "зелёному вопросу", усугубление национального раскола, ну и протестное голосование за кандидатов, обещающих субсидии и нефтепроводы.
Первая причина - одно из самых отталкивающих, низменных и жалких проявлений "стокгольмского синдрома" и не заслуживает ничего, кроме глубочайшего презрения. Вторая причина - реальная проблема, требующая безоговорочного признания, а ее жертвы столь же безоговорочного сочувствия. Это для начала, чтобы было понятно, как к ней вообще подступиться, поскольку сейчас никакой ясности в этом вопросе нет.
Первая причина имеет в своей основе покорность авторитетам и отрицание собственной субъектности. Вторая - её осознание и готовность идти на отпор.
P. S. Естественно, частные ошибки, малоосуществимые программы, заблуждения энвайронменталистов, их отдельные недостойные высказывания и даже мутные истории типа экошантажа "причинами" антиэкологических настроений не являются - это только рационализации и поводы одной из двух вышеназванных причин. Поскольку при осознании безусловной ценности сохранения окружающей среды они вызвали бы вовсе не осуждение "зелёных" целиком, а желание поправить, переубедить, маргинализовать крайности и дурные отклонения или возглавить пошедший неверным курсом движ лично и целиком. Почему этого осознания у многих нет - см. выше.