Мой ответ Дмитрию Губину.
Jan. 19th, 2017 11:51 amНаверное, дискуссия о "гибридном режиме" уже поутихла, поднадоела и вообще надумана сама по себе, но продублирую тут свой комментарий к тексту Дмитрия Губина Гибридные режимы и защитники режима: послесловие, написанного в защиту Екатерины Шульман.
Ответ на критику (в которой и я поучаствовал) обстоятельный. Но уязвимостей у него не меньше, чем у предмета критики.
1. Технические ошибки совершать не запрещено. Можно, положившись на память, спутать Россию с Сингапуром и сказать, будто в (квази)парламенте первой представлена оппозиция, а у второго - нет, хотя в реальности все наоборот: из-за одной-другой неточности тезис, сам по себе сильный, не пострадает. Но имело место совсем другое: слабость, если не полная несостоятельность тезиса "если в стране есть хотя бы две партии, и они могут принимать участие в выборах, вы уже не являетесь классической диктатурой". Если в реальности в 1942-м году, прямо посреди мировой войны, состоялись альтернативные выборы в парламент Японской империи, выстроившей один из худших тоталитарных режимов в истории, и на них аж 20% голосов ушло независимым кандидатам, включая смелого депутата-пацифиста Такао; если в реальности посреди гражданской войны с сотнями тысяч трупов выборы в Народный совет проводит кровавый диктатор Башар Асад, и та же доля голосов отдается конкурентам и независимым; если в реальности контпримеры псевдомногопартийности и псевдовыборов у режимов, не относимых к "гибридам" даже автором спорного интервью, многочисленны - значит, это не технические ошибки. Это ошибки концептуальные. И, значит, нужно не выдумывать новые "гибридные" сущности, а изучать транзит имитации демократических процедур авторитарными и тоталитарными режимами из XX века в XXI.
2. Безусловно, есть разные подходы к объяснению одних и тех же явлений. Но, помимо качественных отличий между концепциями, есть и как минимум одно очень важное количественное - релевантность. Способность разных подходов без противоречий и фактологических нарушений растолковывать феномены истории и общественной жизни неодинакова: одни - пока что - видятся небезосновательно претендующими на универсальность; другие, имея те же притязания на всеобщность, точно описывают лишь один фрагмент реальности и бессильны в других (как ньютонова механика в епархии релятивистской); третьи не дружат с действительностью практически никак. В гуманитарных науках теорий третьего сорта пока больше в силу их молодости и сложности предмета; громкие заблуждения, аналогичные флогистонной или эфирной теориям у естественнонаучников, кружили головы людям еще десяток-другой лет назад, как тот же "конец истории" по Фукуяме, опрокинутый эмпирикой навзничь, или буквально в прошлом году, как вышло с эпическими дебатами "Пинкер - Талеб", не оставившими от построений оптимиста Пинкера камня на камне. Столь много слов о мнимых срезах действительности, на которых вместо действительности просматриваются лишь картины чьего-то воображения, нужно не к тому, чтобы однозначно отнести всю теорию гибридов к иррелевантным: для этого пришлось бы перелопатить слишком много материала. Но нам хватит самого важного, российского, и тут мы увидим - что почти все средства производства, генерирующие прибавочную стоимость и составляющие под 80% экономики, принадлежат государству в лице госкорпораций, успешно заменивших советские отраслевые министерства (хотя "все гибриды предполагают рыночную экономику"); что политические и околополитические репрессии в РФ вполне брежневского масштаба - приговоры идут уже сотнями в год, и политические убийства тоже на месте (хотя "реалии делают их ненужными"); что достаточно посмотреть на Украину и Сирию, на попытки сколотить международные коалиции антизападной направленности, на огромные военные расходы, на скупку продажных политиков в Евросоюзе и, возможно, в США, дабы признать экспансионистский не на словах, а не деле характер путинского режима (хотя "цель гибридного режима не завоевание мира, а всего лишь собственное выживание"). Т. е., ключевым критериям теория гибридных режимов применительно к России не соответствует, а, значит, для описания и прогнозирования российского фрагмента реальности не годится. Хотя, может, и годится для какого-то другого, венгерского или боливийского.
3. Ученого ни при каких обстоятельствах не должно занимать, возбуждает его теорияпатриотов вату или нет. Тем более, что определение правящего в РФ режима как вероятной угрозы экзистенциального порядка ни разу не делает его "уникальным" и идущим "особым путем" со знаком минус или плюс - это лишь означает, что вместо внутренне противоречивой и слабо коррелирующей с фактами гибридной теории нужен другой объяснительный подход. Другое дело, что этот подход не окажется таким инновационным-модным-молодежным и будет оперировать привычными (и пугающими) терминами "фашизм", "каудилизм", "тоталитаризм", "милитаризм" и пр. - хотя, конечно, не может сводиться к фактическому материалу, его толкованиям и экстраполяциям, взятым прямиком из прошлого века. И тогда, вероятно, многое встанет на свои места: стал бы Гитлер с охотой прибегать к грубой военной силе, имея ядерное оружие, или сперва использовал бы все возможности шантажа демократий им? Стал бы Сталин проводить массовые репрессии, живя в эпоху нынешней информационной прозрачности, или поумерил бы людоедские аппетиты, чтобы не дискредитировать себя перед мировым общественным мнением? Стал бы Пол Пот бить мотыгой по головам, имея Интернет, или попытался бы распропагандировать с его помощью свое государство как смелый антиглобалистский проект? Эти вопросы, может, немного-слишком броские, но подвести к мысли о том, что полезнее было бы изучение эволюции авторитаризма и тоталитаризма в новые времена вместо измышления "чего-то среднего между диктатурой и демократией".
4. Наконец. Да, есть такой грех, что многие критики слишком ударились в обсуждение интенций автора вместо обсуждения его ошибок. Но и оно приносит пользу, поскольку позволяет лучше понять, почему такие концепции, которые как минимум к ситуации РФ столь очевидно не подходят, идут на ура. Душевная потребность российской оппозиции в эрзац-утешении наукообразного формата не объясняет их появление и вариативность - состоявшиеся в зарубежной науке. И вскрытие как оптимистичности концепции, так и необоснованности этого оптимизма с выпадением огромных фрагментов общей картины из анализа вообще подводит к предположению о том, что таков мэйнстримный общественный запрос. Науки о человеке, к сожалению, слишком уязвимы перед ним и в чистом виде, и при попытке приспособить под них естественные или точные науки. Запрос сегодня таков, что оптимизм (хотя бы умеренный) и политкорректность (увы, не только в хорошем, но и в плохом смысле) должны торжествовать, имея как бы научное обоснование. Ни в коем случае не должно звучать слово "фашизм" - ужас, как после этого вообще на дипломатических приемах ручкаться, не то что санкции снимать; зато "гибрид" - это ново и незамаранно, а потому вроде как и безопасно, нюрнбергских процессов над гибридами не проводили. Вопросы же о том, что скажет Барбара Геддес при виде успешной передачи власти в персоналистских автократиях вроде исламистского Ирана или стран постсоветской Средней Азии; как Тоффлер объяснит, что у 2% мирового ВВП достаточно баллистических ракет для уничтожения цивилизации; или почему в рамках теории игр возможно за счет нарушения авторского права, жесткой эксплуатации населения и прочих стратегий с нулевой суммой набить себе четверть этого ВВП, при таком общем настрое можно заметать как неудобные под сукно.
Иногда необходимо вылезти из уютных герметичных теоретизирований, предсказывающих , как хорошо все само наладится, убедиться, что они не всегда работают, и осознать серьезность проблемы - чтобы "невозможный" апокалиптический сценарий не стал нашим будущим.
Ответ на критику (в которой и я поучаствовал) обстоятельный. Но уязвимостей у него не меньше, чем у предмета критики.
1. Технические ошибки совершать не запрещено. Можно, положившись на память, спутать Россию с Сингапуром и сказать, будто в (квази)парламенте первой представлена оппозиция, а у второго - нет, хотя в реальности все наоборот: из-за одной-другой неточности тезис, сам по себе сильный, не пострадает. Но имело место совсем другое: слабость, если не полная несостоятельность тезиса "если в стране есть хотя бы две партии, и они могут принимать участие в выборах, вы уже не являетесь классической диктатурой". Если в реальности в 1942-м году, прямо посреди мировой войны, состоялись альтернативные выборы в парламент Японской империи, выстроившей один из худших тоталитарных режимов в истории, и на них аж 20% голосов ушло независимым кандидатам, включая смелого депутата-пацифиста Такао; если в реальности посреди гражданской войны с сотнями тысяч трупов выборы в Народный совет проводит кровавый диктатор Башар Асад, и та же доля голосов отдается конкурентам и независимым; если в реальности контпримеры псевдомногопартийности и псевдовыборов у режимов, не относимых к "гибридам" даже автором спорного интервью, многочисленны - значит, это не технические ошибки. Это ошибки концептуальные. И, значит, нужно не выдумывать новые "гибридные" сущности, а изучать транзит имитации демократических процедур авторитарными и тоталитарными режимами из XX века в XXI.
2. Безусловно, есть разные подходы к объяснению одних и тех же явлений. Но, помимо качественных отличий между концепциями, есть и как минимум одно очень важное количественное - релевантность. Способность разных подходов без противоречий и фактологических нарушений растолковывать феномены истории и общественной жизни неодинакова: одни - пока что - видятся небезосновательно претендующими на универсальность; другие, имея те же притязания на всеобщность, точно описывают лишь один фрагмент реальности и бессильны в других (как ньютонова механика в епархии релятивистской); третьи не дружат с действительностью практически никак. В гуманитарных науках теорий третьего сорта пока больше в силу их молодости и сложности предмета; громкие заблуждения, аналогичные флогистонной или эфирной теориям у естественнонаучников, кружили головы людям еще десяток-другой лет назад, как тот же "конец истории" по Фукуяме, опрокинутый эмпирикой навзничь, или буквально в прошлом году, как вышло с эпическими дебатами "Пинкер - Талеб", не оставившими от построений оптимиста Пинкера камня на камне. Столь много слов о мнимых срезах действительности, на которых вместо действительности просматриваются лишь картины чьего-то воображения, нужно не к тому, чтобы однозначно отнести всю теорию гибридов к иррелевантным: для этого пришлось бы перелопатить слишком много материала. Но нам хватит самого важного, российского, и тут мы увидим - что почти все средства производства, генерирующие прибавочную стоимость и составляющие под 80% экономики, принадлежат государству в лице госкорпораций, успешно заменивших советские отраслевые министерства (хотя "все гибриды предполагают рыночную экономику"); что политические и околополитические репрессии в РФ вполне брежневского масштаба - приговоры идут уже сотнями в год, и политические убийства тоже на месте (хотя "реалии делают их ненужными"); что достаточно посмотреть на Украину и Сирию, на попытки сколотить международные коалиции антизападной направленности, на огромные военные расходы, на скупку продажных политиков в Евросоюзе и, возможно, в США, дабы признать экспансионистский не на словах, а не деле характер путинского режима (хотя "цель гибридного режима не завоевание мира, а всего лишь собственное выживание"). Т. е., ключевым критериям теория гибридных режимов применительно к России не соответствует, а, значит, для описания и прогнозирования российского фрагмента реальности не годится. Хотя, может, и годится для какого-то другого, венгерского или боливийского.
3. Ученого ни при каких обстоятельствах не должно занимать, возбуждает его теория
4. Наконец. Да, есть такой грех, что многие критики слишком ударились в обсуждение интенций автора вместо обсуждения его ошибок. Но и оно приносит пользу, поскольку позволяет лучше понять, почему такие концепции, которые как минимум к ситуации РФ столь очевидно не подходят, идут на ура. Душевная потребность российской оппозиции в эрзац-утешении наукообразного формата не объясняет их появление и вариативность - состоявшиеся в зарубежной науке. И вскрытие как оптимистичности концепции, так и необоснованности этого оптимизма с выпадением огромных фрагментов общей картины из анализа вообще подводит к предположению о том, что таков мэйнстримный общественный запрос. Науки о человеке, к сожалению, слишком уязвимы перед ним и в чистом виде, и при попытке приспособить под них естественные или точные науки. Запрос сегодня таков, что оптимизм (хотя бы умеренный) и политкорректность (увы, не только в хорошем, но и в плохом смысле) должны торжествовать, имея как бы научное обоснование. Ни в коем случае не должно звучать слово "фашизм" - ужас, как после этого вообще на дипломатических приемах ручкаться, не то что санкции снимать; зато "гибрид" - это ново и незамаранно, а потому вроде как и безопасно, нюрнбергских процессов над гибридами не проводили. Вопросы же о том, что скажет Барбара Геддес при виде успешной передачи власти в персоналистских автократиях вроде исламистского Ирана или стран постсоветской Средней Азии; как Тоффлер объяснит, что у 2% мирового ВВП достаточно баллистических ракет для уничтожения цивилизации; или почему в рамках теории игр возможно за счет нарушения авторского права, жесткой эксплуатации населения и прочих стратегий с нулевой суммой набить себе четверть этого ВВП, при таком общем настрое можно заметать как неудобные под сукно.
Иногда необходимо вылезти из уютных герметичных теоретизирований, предсказывающих , как хорошо все само наладится, убедиться, что они не всегда работают, и осознать серьезность проблемы - чтобы "невозможный" апокалиптический сценарий не стал нашим будущим.